Рождён, чтоб играть

“Мама, нет гарантий от ран,
Мама, заступившим за грань... 
Я о тех, кто рожден, чтоб играть”. 
Ю. Наумов.


   “А Наумов, значит, уехал. Уехал... А мы остались. Но скоро не останется никого, кроме жлобов и мажоров. Людей же, настоящих людей, все меньше и меньше. Одни уезжают в лучшие страны, другие уходят в лучшие миры. Но что же остается нам? Вся грязь, убожество духа, могилы и воспоминания о тех, кому верили. Ну неужели Юрка сможет там со своими песнями?! Он обещал вернуться в 2000-м году... Какой бред! Даже если он вернется, будут ли среди его нынешних поклонников те, кто согласится верно ждать десять лет? И будет это уже не тот Наумыч — “неприметный солдат рок-н-ролла, не помышляющий стать офицером”, а респектабельный, спокойный и сытый на фоне общего совдеповского одичания Юрий Наумов. Жаль. Хотя, если ему там хорошо, пусть оно так и будет. Прости мне этот грустный монолог. Я все прекрасно понимаю, и я уже не салага, чтобы рыдать: “Мы ему так верили, а он нас предал!” Но знаешь, ведь все понимаю, что Юрке лучше будет за кордоном, а Саше Башлачеву легче было уйти, чем жить, а вот ведь все равно больно. Бездарная страна, которая кидается талантами, не щадит порядочных людей, и, жлобея, гибнет сама...” 
(Из частного письма).

   Странные вещи происходили с этим интервью. Взято оно было еще в сентябре 1988 года и предназначалось для газеты “Советская молодежь” (г, Рига), но в силу самых разных причин напечатано так и не было. Позже возникали еще какие-то варианты, все это перепечатывалось, отсылалось, возвращалось, медленно, но верно теряло актуальность... Теперь Юра уехал в Штаты, и сразу кто-то что-то стал писать, публиковать, объяснять, вспоминать, и не моя вина, если эта публикация будет понята так же. Но мне кажется, что Юра — явление в нашем роке уникальное, единственное в своем роде, и хотя кое-что в этом давнем интервью уже немного устарело, потеряло прелесть сиюминутности — все же, все же... 

   — Юра, немного биографии... 
   — Родился в 1962 году в городе Свердловске. Образование — неполное высшее медицинское (ушел с пятого курса мединститута) 
   — А музыкальное образование? 
   — Ни малейшего. И слава Богу. 
   — Работа, учеба каким-то образом повлияли на творчество? 
   — На творчество, пожалуй, повлияло пребывание в мединституте, в смысле технологии, применяемой в текстах песен, а та работа и творчество не пересекались. 
   — Когда ты первый раз взял в руки гитару, и были ли на это какие-то нестандартные причины? 
   — Как свой собственный инструмент — 30 января 1974 года; этот день я запомнил всю жизнь. Нестандартная причина была: я хотел стать звездой рок-н-ролла. 
   — Твое первое публичное выступление — где, когда и как? 
   — Смотря что считать публичным выступлением. Если это — выступление на публике вообще, то на квартире в Ленинграде в январе 1985 года; аудитория — около 20 человек, принимали сдержанно. Если публичным считать выступление обязательно в каком-то казенном доме с посадочными местами, то тогда уже где-то в 1986 году, просто не вспомнить подробно. Обошлось без явных провалов, но выступать в залах я недолюбливаю. 
   — Для тебя твои стихи — это прежде всего тексты или собственно стихи! Ты так тщательно работаешь над словом... 
   — Исключительно тексты, Я действительно много над ними бьюсь, но они вторичны, т. к. идут от музыки. 
   — Если сравнить ранние твои тексты и то что ты пишешь теперь — ты идешь к усложнению символики, формы. Насколько это естественный процесс?
   — Был период, когда я говорил просто о простых вещах, потом я научился говорить сложно о простых вещах, относительно недавно я научился говорить сложно о сложных вещах. Мне осталось последнее и, наверное, самое трудное — суметь сказать просто о сложных вещах. Вот такой процесс. 
   — Кто на тебя повлиял из западных и наших музыкантов? 
   — Стою на трех китах: БИТЛЗ, ЛЕД ЗЕППЕЛИН, Майк Науменко. Это три последовательно, с разрывами в несколько лет, пережитых потрясения, которым я должен быть благодарен, если состоялся, как музыкант. 
   — Вообще считают, что ты блюзовый человек... 
   — Правильно считают, это действительно так. 
   — Кого ты любишь теперь — из западных, из наших?
   — Из ихних — Питер Габриэль, Роберт Плант, фрагментарно — ДАЭР СТРЕЙТС, остальное очень уж выборочно и по кусочкам. Из наших — слово “любишь” не подойдет по масштабам. Из того, что симпатично — НОЛЬ, сценическая (не студийная) АЛИСА, ДЖУНГЛИ, Саша Пантыкин (экс-УРФИН ДЖЮС). Есть ряд начинающих ребят с предположительно высоким потолком роста; в Питере это группа ГАДКИЕ ЛЕБЕДИ, рок-пианист Дима Ермаков по прозвищу “Фифа”, Кирилл Комаров (экс-автор песен для группы ПРИСУТСТВИЕ). В Москве — Вадик Бурштейн по прозвищу “Маугли”, Игорь Чумычкин — шикарный, на мой взгляд, гитарист, он сыграл все сольные партии в моем новом альбоме. Я человек малоконтактный, многих просто не знаю, но мне ясно одно — в стране есть крутой молодняк, который заявит о себе в начале девяностых, если, конечно, им до этого не открутят головы. В общем, есть кому продолжить. 

   Под “новым альбомом” Юра тогда имел в виду т. н. “третий электрический”, “Перекати-Поле”. Игорь Чумычкин от Наумова со временем перебрался в АЛИСУ. Кира Комаров выступает сольно, записал два магнитоальбома; наиболее близкий по духу к тому, что делал здесь Наумов, человек. 

   — Расскажи о своих отношениях с Башлачевым. 
   — В лучшую пору они были где-то между шапочными и приятельскими, поближе ко вторым. Он был, безусловно, гигантским мастером слова и прекрасно сознавал это, полностью отказывая в этом мне, с другой же стороны он видел во мне самобытного гитариста, и, как мне казалось, слегка комплексовал по поводу своего владения инструментом, хотя в русле своего искусства его несложная манера игры была вполне самодостаточной... Я считал его гением. Думаю, мы потеряли величайшего скомороха из когда-либо рождавшихся на этой земле. 
   — Почему ты переехал в Ленинград? Как он повлиял на твои песни, на все остальное? Останешься ли ты жить здесь? 
   — Не вдаваясь в подробности, скажу, что это было ЖИЗНЕННО необходимо. Питер развеял многие иллюзии, подкинул много альтернативной информации для размышления, помог мне осознать свою чуждость ему, понять, что я “континентальный” художник, приехавший к “островитянам”, и своим неприятием вытолкнул меня в Москву, спасибо ему за это! А дальше? Посмотрим... 
   — Расскажи о работе в студии. 
   — Сплошная нервотрепка, больше нечего сказать. 
   — Юра, вот ты записал уже третий “электрический” альбом, но многие считают, что в акустике тебя слушать лучше. И дело не в стереотипах восприятия, когда сделанную в акустике вещь не принимаешь в электричестве. Дело в том, что на акустических сейшенах возникает некая особая атмосфера, аура, которая рушится, “спрямляется” в электричестве— будь то в записи или живьем. Что скажешь на это? 
   — Ну, что скажу... Я играю на акустической гитаре больше 14 лет. Даю акустические сейшена более трех лет. Тысяча дней кропотливого труда, опыт, оттачивание нюансов, распределение энергетики концертов и многое другое. Я не с кондачка постиг эту “кухню”. И вот теперь, когда я заматерел как акустический художник и принялся за электрические проекты, практически с нуля, не имея ни опыта, ни достаточных средств, ни благоприятных условий, мне говорят о моих первых шагах — нет, чувак, не канает, в акустике все круче!.. Потерпите. Дайте въехать в эту эстетику, в эти вибрации, в ЭТУ кухню. Я чувствую — там что-то забрезжило. Это будет другая аура, но не слабее. Просто пока эта аура молоденькая, зеленая и сопливая, ее надо поставить на ножки. 

   Все же незадолго до отъезда как-то в разговоре у Юры проскочило: “И тут я сказал себе: “Какой ты, к черту Джимми Пейдж? Ты же Пако де Лусия!” А впрочем, будущее покажет... 

   — Слышат ли тебя, понимают ли те, кто тебя слушает? Вообще — какие тебе нужны слушатели? 
   — Тяжелый вопрос. Вообще я счастлив, когда люди врубаются в то, что перед ними — Музыкант. Я понимаю, что своими текстами я сделал все, чтобы это усложнить, но тем не менее, когда ЭТО понимают — в кайф, а уж о том, чтобы люди врубились в то, что здесь полноценный сплав слова и звука, я уже и не мечтаю. В столицах понимают лучше, чем в провинциях; особенно в Москве. Очень много людей, которым малодоступно то, что я делаю, с другой же стороны, очень много башковитых, логически мыслящих, которые относятся к песням потребительски, как к задачкам для мозгов. Гораздо реже встречаются умные люди, у которых бы голова не перевешивала сердце — мне вот такие нужны. Другой вопрос — нужен ли я таким? 
   — Есть ли у тебя потребность в самоутверждении — через музыку или как-то еще? 
   — Конечно! Я как в 5-м классе сбрендил на БИТЛЗ, так все хотел стать звездой рок-н-ролла. Мне уж, старому дураку, 27-й год пошел, а все без перемен — звездой рок-н-ролла и никаких! Мне иногда даже самому интересно — ну когда же кончится эта тягомотина? 

   3 мая Юре исполнилось уже 29 лет. Тягомотина же имеет шансы кончиться с положительным результатом, но, к сожалению, уже не в России... 

   — Насколько тебя устраивает то, что о тебе пишут в прессе? 
   — Ну, в нашей солнечной стране по старой доброй традиции нормально принято писать о человеке, когда он выходит за пределы досягаемости, как то: умирает, окончательно сходит с ума, уходит в монастырь, уезжает навсегда за границу или дает какой-либо иной толчок к переосмыслению себя, своей судьбы и своего искусства. Конечно же, оптимальный вариант — смерть художника, у нас это любят. Судьбы Галича, Высоцкого, Тарковского, Сидура, Башлачева и многих других тому примером. Что касается моей скромной персоны — пока я не вышел за упомянутые пределы, было бы странно, да и забавно ожидать чего-нибудь приличного, не так ли? 

   Тут Юра, как и во многом другом, оказался прав. Писали о нем мало и редко, но как только он уехал — вся рок-н-ролльная пресса запестрела фотографиями и “отходными”, в половине случаев — наспех сляпанными и совершенно фальшивыми... Ну что ж, подождём, что будет дальше. 

   — Если бы была возможность начать все сначала? 
   — В то же время и в том же месте? Ну знаете, с меня и одного раза вполне хватает... Как там у Гребенщикова: “...я устал быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране...”, так, кажется? 
   — Твое отношение к наркотикам и другим стимуляторам? 
   — Обхожусь без них, но не чувствую за собой морального права обвинять тех, кто без них не обходится. Каждый торчит на своем. А кто ни на чем не торчит, торчит на том, что не дает торчать другим. 
   — Любимые поэты, прозаики? 
   — Саша Черный, Михаил Булгаков, Марк Твен. 
   — Религия в твоей жизни? 
   — Непростой вопрос. Порой я ощущаю Бога, но не могу это ощущение спроецировать на человекоподобное существо. Это косноязыко звучит, но на сегодня мне не выразиться точнее. 
   — Твое отношение к Востоку? 
   — Я как-то проскочил мимо этого, но думаю, что философия и религия Востока — такой же полноценный коридор для постижения мира и самосовершенствования, как любовь, искусство, христианство или любой” другой коридор. Он действует, и это главное. Он не для всех, и это нормально. 
   — Собираешься ли ты, подобно многим, прорываться на международную арену? И если да, то зачем? 
   — Хотелось бы. Там — материальная база. Это старое и глубокое противоречие России — богатый и высокий уровень идей при бедном и низком уровне воплощения. Для художников — на уровне красок и кисточек, для кинохудожников — на уровне качества пленки и съемочной аппаратуры, для музыкантов — инструментов, студий, грамотных звукорежиссеров. Короче говоря — иконы Рублева в исполнении Лондонской полиграфии. Жизнь коротка, и стоящих идей не так уж много, хотелось бы донести их в максимально пристойном для своего времени виде. 
   — Банальный вопрос: твои планы? 
   — Петь, играть, делать альбомы. 
   — А как бы ты сформулировал главную идею того, что ты делаешь? 
   — Я пытаюсь осуществить себя. 
   — Возникает ли желание “жить, как все”?
   — Иногда да. Порой очень устаешь от бездомности. 
   — Твое отношение к любви. Да и есть ли она? 
   — Ну, это не вопрос! Конечно есть! 

   “Ты знаешь, у меня в общем-то есть ощущение, что в последнем десятилетии века я приеду сюда. Не уверенность, а ощущение. Я сильно изменюсь в нюансах, да и музыкально, пожалуй. Наверное, не меньше, чем со времен Новосибирска по сию пору. Надо двигаться. Это кормит меня, И я не хочу создавать из своей жизни легенду, как Брюс Ли или БГ. Блюз за такие вещи наказывает, уж я-то знаю, да и ты, конечно, тоже”. 
(Из письма Ю. Наумова)

Катя БОРИСОВА.

Источник: Иванов. – Тула, – С.12.